— Майдари? Правильно? Майдари Будда? Ну же!

— Да. Кажется, так, ваше превосходительство. Я уверен, что так. Но вам надо спросить Яханци. Он знает точно.

— Прекрасно. Скажите Яханци, что я хочу видеть его. Прямо сейчас. Убедитесь, что он все понял. Мне безразлично, занят ли он на Совете, или у него есть другие дела, просто приведите его сюда. И скажите ему, что сегодня вечером я хочу встретиться с Бог до Ханом.

— С Кхутукхту?

— Да, с Кхутукхту. С глазу на глаз. В его дворце. Сегодня вечером.

— Отлично. — Сепайлов поднялся, чтобы идти.

— Сядьте, — рявкнул Унгерн. — Я еще не закончил.

Сепайлов поспешно сел.

— Извините, я...

— Направьте Казанцеву сообщение. Отправляйтесь на радиостанцию и лично отправьте сообщение. Убедитесь, что на том конце вас слушает Казанцев.

— Да, ваше превосходительство.

— Скажите ему, чтобы он начал поиски мальчиков и мужчины. Пусть выделит для этого всех свободных людей. Убедитесь, что он понял. Надежных людей. Монголов, тибетцев, бурят. Но не русских. Понятно?

— Да, ваше превосходительство. Это все, ваше превосходительство?

— Нет. Скажите ему, что я хочу, чтобы мальчиков убили. Мужчину, по возможности, надо взять живым. А мальчиков убить. Меня не волнует, если ему придется убить всех мальчиков от Урги до Улиассутая, мне важно, чтобы были убиты два конкретных мальчика. Особенно маленький тибетец. Убедитесь, что он понял инструкции. Можете идти.

Сепайлов снова поднялся, отдал честь и повернулся кругом.

— И еще...

— Да, господин генерал?

— Скажите Казанцеву, что мне нужна голова. Что он должен прислать мне голову мальчика. Убедитесь, что он понял. Он может набить ее соломой или чем угодно. Но мне нужна голова.

— Да, ваше превосходительство. Голова. Очень хорошо, ваше превосходительство. Я скажу ему. — Это было нормально. Это он мог понять. Это имело к нему непосредственное отношение. Вся остальная абракадабра раздражала его. Он передаст Казанцеву насчет головы.

Сепайлов поднял полог юрты и вышел на улицу. Руки его тряслись. Он уже несколько месяцев не видел Унгерна в таком гневе. Он глубоко вздохнул и пошел прочь. Мысль о головах сделала его беспокойным. Он надеялся, что до ночи будет хоть одна казнь, в которой он примет участие.

Глава 55

— А он придет?

— Да, — ответила Чиндамани. — Он придет.

— Почему?

— Потому что я попросила его об этом. Он не может отказать мне.

Кристофер встал и подошел к окну. Они с Чиндамани сидели на нижнем этаже старого здания Российского консульства в Урге, примерно посередине между Та-Кхуре и Май-Май-Ченгом. Консульство представляло собой большое деревянное оштукатуренное двухэтажное здание, покрытое железной крышей. Прямо по соседству находилась небольшая часовня, увенчанная башенкой.

Консул и его люди бежали из Урги несколько месяцев назад, оставив священника, двух собак, сторожа и старое русское кладбище — свалку мусора, безымянные могилы, сорняки.

Они встретили священника, отца Антона, по дороге в город. Уинтерпоул вовлек его в разговор, развлекая рассказами о своих встречах с отцом Иоанном, знаменитым духовным целителем из Кронштадта. Оказалось, что у них есть общие знакомые и что им нравятся одни и те же книги, хотя Кристофер подозревал, что такая близость Уинтерпоула к русской ортодоксальной церкви скорее всего блеф. Но блеф или не блеф, это обеспечило им дружеские отношения со священником.

Он привел их в консульство, предложив разделить его достаточно убогое жилище. Сам он жил на первом этаже, в завешанной иконами комнате, находившейся в западном крыле здания, а им предоставил комнаты на втором этаже — более комфортабельные апартаменты, принадлежавшие дипломатам.

Вскоре после отъезда консула и его людей здание было разграблено, и в комнатах не было ни мебели, ни более мелких предметов интерьера. У отца Антона был доступ в подвал, где хранились скудные запасы. Он принес им помятый самовар и тарелки, пропитавшиеся затхлым запахом постельные принадлежности, лампы и масло. Несмотря на суровость этих условий, им казалось, что они попали в удобное и роскошное помещение, столь разительно отличался самый простой домашний быт от того, что они вынесли в пути. У них был черный чай и древесный уголь, чтобы разжечь ночью жаровню, если похолодает, а по утрам на простынях лежал солнечный свет, напоминая растопленное масло.

Уинтерпоул был наверху, составляя какое-то донесение, хотя только Богу было известно, каким образом он собирается его отправить. Кристофер и Чиндамани ждали человека из города, которому вчера Чиндамани передала послание через сторожа. Церинг был послушником в Дорже-Ла, но несколько лет назад отправился в Ургу, чтобы получить образование в мампа тацанг, медицинской школе.

— Ему можно доверять? — спросил Кристофер.

— Да, Ка-рис То-фе, ему можно доверять. Больше, чем Уан-Та-По, который сидит наверху.

Фамилию Уинтерпоула она могла произнести только таким образом.

— Как его зовут?

— Церинг. Церинг Гялцен. В Дорже-Ла было два брата, Церинг и Цевонг. Цевонг ушел из Дорже-Ла буквально накануне твоего появления.

Кристофер оглянулся и посмотрел на нее. Снаружи по двору летала желтая пыль.

— Я уже слышал о Цевонге, — признался он. — В Калимпонге, в Индии.

Он аккуратно объяснил ей все, что знал об обстоятельствах смерти Цевонга. Он не упомянул лишь серебряный крестик, спрятанный на нем и найденный Мартином Кормаком.

Как только он закончил рассказ, раздался стук в дверь. Кристофер открыл ее и увидел сторожа.

— Человек, который вы искать, здесь, — сказал он на ломаном тибетском. — Он просить вас выйти улица. Не идти внутрь.

Чиндамани и Кристофер вместе спустились вниз. Через разбитые окна в коридор влетали вороны, тут же стремясь вылететь из них. Одна из двух собак, огромное создание желтовато-коричневого цвета с пятнами на спине, носилась взад-вперед, гулко лая. В своей увешанной иконами комнате дребезжащим голосом отец Антон бормотал что-то о деве Марии.

У входной двери стоял молодой лама, явно чувствовавший себя неловко. Пыль влетала со двора и крутилась у его ног. Он беспокойно переступал с ноги на ногу, словно не в силах стоять спокойно. У него было узкое, умное лицо, тонкое и аскетичное, как у всех монахов.

Чиндамани официально поприветствовала его. Он покраснел и низко поклонился, затем приблизился и протянул ей кхата, традиционный шарф, который она приняла с улыбкой.

— У меня нет шарфа, чтобы дать тебе взамен, — сказала она.

— Для меня вполне достаточно того, что я снова нахожусь в вашем присутствии, — ответил он с низко опушенной головой.

— А я очень рада видеть тебя, — ответила она. — У тебя есть шарф для моего друга Ка-рис То-фе? Он сын Дорже Ламы, ты должен уважительно обращаться с ним.

Молодой человек поднял голову и достал второй шарф, положив его на вытянутые руки Кристофера. Чиндамани передала ему только что полученный шарф, и он в свою очередь положил его на руки Церинга. Монах поклонился еще ниже и застыл так, ожидая разрешения сдвинуться с места.

— Пожалуйста, проходи внутрь и поговори с нами, — пригласила Чиндамани.

— Я предпочитаю остаться здесь, — ответил Церинг.

— Очень хорошо. Давай останемся здесь. Ты сделал то, о чем я просила?

Лама кивнул. Голова его двигалась на тонкой шее так, словно он был птицей, клюющей зерна. Он был одет в обычные желтовато-коричневые одежды ламы, но у него не было того подавленного и отсутствующего вида, которым отличалось большинство священнослужителей. На чем бы ни основывался его аскетизм, его причиной явно было не отвращение к жизни.

«Желтое монашеское одеяние не является защитой от людей». — Слова появились в голове Кристофера без приглашения.

Он вспомнил, что они вроде бы принадлежали Мартину Кормаку, когда тот говорил о брате этого человека.

— Что ты выяснил? — спросила она.