— Эту гору называют Кецупери, — сказала она.

Кристофер показал, что не понял ее.

— Так называют гору, — пояснила она. Ее имя означает «гора, достигающая небес».

Внезапно они уперлись в стену. Чиндамани вытянула руку и коснулась поверхности скалы, что-то толкнув. Кристофер заметил какое-то движение в стене и понял, что это дверь. От ламп, повешенных над дверным проемом, струился свет. Чиндамани сделала еще одно усилие, и дверь распахнулась настежь.

Перед ними начинался узкий коридор длиной двадцать-тридцать метров. Он был пробит прямо в скале, стены были отполированы и оштукатурены. С потолка на тонких золотых цепочках свисали изысканно украшенные лампы, мягко помигивая на сквозняке.

Чиндамани закрыла дверь и скинула капюшон. В проходе было куда теплее, чем снаружи.

— Где мы? — спросил Кристофер.

— Это лабранг,— ответила она. — Здесь живут все воплощения Дорже-Ла. Они живут здесь, когда их в первый раз приводят в монастырь, разлучив с семьями. Настоятель — твой отец — никогда здесь не жил. Он с самого начала поселился на верхнем этаже основного здания. Насколько мне известно, он вообще никогда здесь не был. — Она смолкла. — Когда ты обнял меня там, снаружи, — робко произнесла она, — что ты чувствовал? О чем думал?

Вопросы пугали ее, они исходили из той части ее сознания, которая до этого момента дремала, не подавая признаков жизни. До этого она никогда не чувствовал необходимости выяснять, как к ней относятся, у кого бы то ни было. Она была Тара — не во плоти, но духовно — и дух заботился о теле. Ее собственное тело не имело значения, оно было оболочкой, не более. Она даже никогда не думала о собственной индивидуальности.

— Я думал о холоде, — ответил он. — О темноте. О годах, которые я провел на мосту, думая, что ты исчезла навеки. И я думал о том, как было бы, если бы вдруг пришло тепло. И свет. И если бы ты была женщиной, а не богиней.

— Но я же сказала тебе, что я женщина. Тут нет никаких тайн.

Он посмотрел на нее, поймал ее взгляд и постарался удержать его.

— Нет, — возразил он, — здесь есть тайна. Я почти ничего не понимаю. В твоем мире я слеп и глух; я ползу в темноте, ожидая, когда упаду в небытие.

— Только небытие и существует, — заметила она.

— Я не могу поверить в это, — запротестовал он.

— Мне жаль. Она отвернулась, покраснев. Хотя сказала правду: существовало только небытие. Мир был стрекозой, молча кружившей над темными водами.

Он шагнул к ней, чувствуя, что обидел ее. Он не хотел этого.

— Пойдем со мной, — сказала она. — Твой сын ждет. Он будет спать, когда ты его увидишь. И пожалуйста, не пытайся разбудить его или заговорить с ним. Обещай.

— Но...

— Ты должен пообещать. Если они узнают, что ты видел его, они больше не дадут нам возможности снова добраться до него. Обещай.

Он кивнул.

— Обещаю, — произнес он.

В конце прохода, слева, они увидели дверь. Она вела в комнату, оборудованную в виде храма и заставленную статуями и раскрашенными фигурками божеств. Три двери вели в три разные комнаты.

Чиндамани показала знаками Кристоферу, чтобы он соблюдал тишину, и открыла правую дверь.

Он сразу понял, что это спальня. Там царила полутьма, но он разглядел маленькую кровать, покрытую дорогой парчой, и фигурку на ней, словно вытравленную тенями.

Чиндамани низко поклонилась, затем выпрямилась, и, приложив палец к губам, скользнула внутрь. Кристофер последовал за ней.

Казалось, словно Дорже-Ла и вся эта огромная пустыня из снега и льда, окружавшая монастырь, куда-то исчезли. Кристоферу показалось, что он снова в Карфаксе, в спальне сына, полной книг и игрушек, и смотрит на спящего мальчика. А весь случившийся с ними кошмар привиделся Кристоферу во сне. Это он спал и не мог проснуться, как бы ни пытался.

Он осторожно приблизился к Уильяму. Волосы мальчика свесились набок, прикрыв один глаз. Кристофер аккуратно поправил волосы, коснувшись лба сына. Мальчик зашевелился и забормотал во сне. Чиндамани взяла его за руку, боясь, что он может разбудить ребенка. Кристофер ощутил, что глаза его наполняются горячими слезами. Ему хотелось поднять Уильяма с кровати, прижать к себе, сказать ему, что все в порядке, что он заберет его отсюда. Но Чиндамани потянула его из комнаты.

Прошло много времени, прежде чем Кристофер обрел дар речи. Чиндамани покорно ждала, наблюдая за ним. Судьбой ей было уготовано никогда не иметь детей, но она отчасти могла понять то, что он чувствует.

— Извини, — сказал он наконец.

— Не надо извиняться, — отозвалась она. — Когда придет время, ты сможешь с ним поговорить. Но пока будет лучше, если он не будет знать, что ты здесь.

— Ты сказала, что покажешь мне еще кого-то. Того, кому угрожает опасность, исходящая от Замятина.

— Да. Мы как раз направляемся к нему.

— Замятин пришел сюда в поисках чего-то. Когда я был с... — Кристофер замялся, — со своим отцом, он сказал, что заключил сделку с Замятиным: мой сын в обмен на то, что он искал. Этот человек имеет какое-то отношение к этому?

Чиндамани кивнула.

— Да, — ответила она. — Замятин пришел сюда в поисках его. Я хотела, чтобы ты помог мне спрятать его от Замятина.

Она подошла к другой двери. Еще одна тускло освещенная комната, еще одна кровать, покрытая роскошными тканями. В кровати спал ребенок, волосы его были взъерошены, веки крепко сомкнуты, одна рука свободно лежала на подушке, словно собираясь схватить сон, или, наоборот, отбросить его в сторону.

— Вот, — прошептала она. — Вот кого искал Замятин. Вот кто привел тебя сюда.

Мальчик? Мальчик, укутанный тенями? И все?

— Кто он? — спросил Кристофер.

— Кем ты хочешь, чтобы он был? — спросила в ответ Чиндамани. — Королем? А может, следующим императором Китая? Уцелевшим сыном убитого царя? Видишь, я кое-что знаю о твоем мире.

— Я не могу ответить на твой вопрос, — заметил он. — Он может быть кем угодно. Я не ожидал увидеть ч ребенка.

А что он ожидал увидеть? И ожидал ли вообще?

— Он просто маленький мальчик, — спокойно, но с чувством ответила Чиндамани. — Это все. Это все, чем он хочет быть. — Она замолчала. — Но в данном вопросе у него нет права слова. Он не может быть тем, кем хочет, потому что другие люди хотят, чтобы он был кем-то другим. Ты понимаешь?

— И кто же он, по их мнению?

Чиндамани посмотрела на спящего ребенка и перевела взгляд на Кристофера.

— Майдари Будда, — ответила она. — Девятый Будда Урги. И последний.

— Я не понимаю.

Она мягко и грустно покачала головой.

— Да, — подтвердила она, — ты не понимаешь. — Она сделала паузу и снова посмотрела на мальчика. — Он законный правитель Монголии, — прошептала она. — Он ключ к континенту. Теперь ты меня понимаешь?

Кристофер посмотрел на мальчика. Значит, вот в чем было дело. Замятин искал ключ, чтобы открыть им сокровищницу Азии. Живого бога, который сделал бы его самым влиятельным человеком на Востоке.

— Да, — медленно сказал он. — Да, я думаю, что начинаю понимать.

Она посмотрела на него.

— Нет, — сказала она. — Ты ничего не понимаешь. Вообще ничего.

Глава 30

Они оставили спящих детей и снова вышли в ночь, чтобы вернуться в основное здание по мосту. Монастырь все еще крепко спал, но Чиндамани настояла, чтобы они соблюдали полную тишину, пока не окажутся в комнате Кристофера.

Она оставалась с ним до рассвета. Поначалу, несмотря на ее присутствие, он был погружен в себя, потому что встреча с Уильямом привела его в глубокое уныние. Она приготовила чай на маленькой жаровне, стоявшей в углу комнаты. Это был китайский чай, бледный ву-лунг, в котором неподвижно застыли белые цветки жасмина, напоминая лилии на душистом озере. Когда чай был готов, она аккуратно налила его в две маленькие фарфоровые чашки, стоявшие рядом на низком столике. Чашки были тонкими, как бумага, и нежно-голубыми, напоминая яичную скорлупу. Сквозь изысканную глазурь, покрывавшую чашку, Кристофер видел чай, казавшийся золотым в мягком свете.